Неточные совпадения
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, —
лекарств дорогих мы не употребляем. Человек
простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
Знаю, что мои слова покажутся парадоксом, особенно взяв в соображение всеобщее недоверие всего русского
простого народа к медицине и к заморским
лекарствам.
Мы удалились от единого верного терапевтического пути — от медицины зверей и знахарок, мы наводнили фармакопею разными кокаинами, атропинами, фенацетинами, но мы упустили из виду, что если
простому человеку дать чистой воды да уверить его хорошенько, что это сильное
лекарство, то
простой человек выздоровеет.
— А что я могу сказать вам, степная,
простая девушка? — что я видела, что слышала? — я не хочу быть вашим
лекарством от скуки; всякое
лекарство, со всей своей пользой, очень неприятно.
Зачем они, повторяя много лет одни и те же фразы, наконец до того сами увлекаются ими, что говорят их даже не в смысле
простого утешения, а прописывают в виде действительного
лекарства?
И вот я вам сказал сейчас «на смертном одре-с»; а меж тем вдруг, за день уже до смерти, волнуется, сердится, — говорит, что ее
лекарствами залечить хотят, что у ней одна только
простая лихорадка, и оба наши доктора ничего не смыслят, и как только вернется Кох (помните, штаб-лекарь-то наш, старичок), так она через две недели встанет с постели!
Трубач. Лечение мое
простое, ваше степенство, только люди привыкли питаться
лекарствами из аптеки и не верят мне, так что я деньги вперед прошу.
— Напрасно, — отвечал доктор, — барышня не больна, обморок прошел. Я объясню им, — он указал на Ядвигу, — как надо давать успокоительное
лекарство, очень
простое, но действующее быстро, его надо будет принять в случае новых признаков волнения.
Доктора ездили к Наташе и отдельно, и консилиумами, говорили много по-французски, и по-немецки, и по-латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные
лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та
простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которою страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которою одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанную в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений страданий этих органов.
— Ах, да, больницы,
лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить десять лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и
проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал — как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом, что́ за воображение, что медицина кого-нибудь и когда-нибудь вылечивала! Убивать — так! — сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера.